Некто Ауэллийон Мормрэ, создание не лишённое своеобразности, любит на полях делать различные записи.Даже если эти "поля" занимают пару тетрадей.
Санаторий.
- Логово Коминтернов зачищено.
- Рапорт принят. Вы свободны.
Кабинет очистился.
А пока временно безликая личность за столом перебирает документы, попытаемся объяснить, что за зверь коминтерн и связан ли он с Коммунистическим Интернационалом.
На каждом стенде в стенах Санатория висят листки с информацией об очень и вообще опасных животных, при обнаружении которых следует срочно вызвать группу Егерей. Каждый день они обновляются – в зависимости от вероятности появления тех или иных популяций.
Один из листков нижнего ряда украшен небольшой фотографией жутковатого зверька с рваными ушами, изрезанной мордой и подпалённой грязной шерстью. У него хищно-подслеповатые глаза с гнойными полосами, подгибающиеся лапы и острые когти-ножи, похожие на серпы.
Само досье гласит:«Коминтерн (по-латыни неразборчиво) – ночной хищник. Живёт стаями в логовах. Жилище стоит в укромных местах. Нападает на человека.
Если вы встретились с Коминтерном:
1. Замрите. Стая обычно долго обнюхивает добычу;одиночка кидается на спину бегущего и убивает.
2. Активируйте персональный «маяк опасности».
3. Успокойтесь – если вы будете дрожать, ваше съедение начнётся с ног.
4. Если при Вас имеется еда, считайте себя покойником.
Помните! Любая встреча с Коминтерном ведёт к смерти!»Перед этим досье, сутулясь, молча стоял человек в тёплом старом пальто, сунув руки в карманы. Тёмное лицо дрогнуло в улыбке узнавания. Он развернулся, смачно цокнув ботинками, и растворился в свете длинного освещённого коридора. Лишь звук чётких шагов опустился вдали.
Сад Санатория буйствовал тропиками всех климатов. Но его окружала холодная переплетённая ржа решётки, безликие таблички упреждали о диких кровожадных опасностях. Пламя свежих красок, исполненных влаги. Свобода, безликая и многоликая, насмешливо таилась в широких листьях за чертой досягаемости, хотя страх был разлит повсюду: среди высоких стволов запросто скрывались жестокие твари вольных пространств.
Сад жил своей разгульной жизнью, фыркал ночью и шумел днём. В густых сумерках зажигались глаза-лампы с утробным урчанием. Изредка – глухие ружейные выстрелы, крики ужаса и жалостливый вой гибнущего зверья. Но большей частью Сад манил тайной и запретностью, такой притягательный, да иногда кто-то из отдыхающих замечал сырыми дождливыми утрами странные вооруженные тени, проникающие за ограду.
Сегодня тоже шёл (впрочем, весь месяц небо покрывали мелкие серые облака) надоедливый дождик.
Сложно было определить, утро на улице или потихоньку подкрадывающийся вечер, однако по вылизанным дорожкам, шлёпая по мелким лужицам, спокойно и уверенно двигался чёрный силуэт с развевающимися полами потёртого плаща, совершенно не видя своего пути. Тихо шумела, стекая по водостокам куда-то глубоко и вниз, вода. Ветер обрывки ржавых стонов стройки далёкого городишки изредка доносил – как резал жалобный скрип балок измученный слух.
На самом деле это был тоскливый вой незримой калитковой единицы из множества. Человек поморщился, закрывая её за собой, - с дерева ухнули тяжёлые стылые капли.
А после дёргались растения вдоль узкой поросшей гравием тропки. Стена ливня, резко хлынувшего, топила остальные звуки и следы проникновения. Сад надёжно скрыл его, проникнувшего, в надежде на собственную эфемерную выгоду.
Пожалуй, дорогой читатель, в нашем страннике по Санаторскому Саду запросто узнался человек, стоявший у стенда с Коминтерном. Он был не то учёным, не то путешественником, а то и искал что-то неясное. Как-то мне говорили о нём, да память особо не удержала подробностей. Разве что ему около тридцати, сам по себе спокойно-весёлый. Даже имени, к сожалению, припомнить не могу – какое-то оно было то ли необычное, то ли незапоминающееся.
А человек в пальто всё шёл размашистым, широким шагом вглубь Сада…Радостно-тоскливый тонкий голос откуда-то сквозь деревья. Слабый, но чистый. И очень детский.
Наверно, он даже не слышал, не имел намерений идти – и спокойно прервал намеченный путь ради неизвестного. Растения охотно расступались, мягко колыхаясь позади проходящего. Закрытая территория шепталась тихими сотнями глухих голосов, упорно преследующих повсюду, хрупкие системы, зашевелясь, смыкались в сердце этого «адского порождения первобытности» (официальная позиция власти на эти –дцать лет).
Дырка, совсем неожиданная в сих кущах, внезапным явлением показала, обнажая скрытую тайну брошенных на произвол биоценозов, как резко меняется, казалось бы, уже многажды истоптанное близорукими Егерями. Зовя Санаторскую загадку эдаким условным лесом, было бы возможно классифицировать эту прореху под видом полянки – тем более тут, в отличие от остальных зарослей, трепетными огоньками горели блёклые нежные выводки человеческих рук; ну или сорта различных цветов – как вам будет угодно. Здесь, к тому же, относительно сухо и в меру светло по своим невиданным причинам. А ещё в середине высился аномальный пенёк – закон конкретно запрещал вырубку деревьев без кошмарной горы справок, чьих-то разрешений, дурацких результатов левых экспертов и прочей бумажной ерунды. Хотя каждое, пусть и вредное, дерево – часть огромной экосистемы, но не собирать же, в самом деле, кучу нервных заболеваний из-за внезапно сгнившего, а то и засохшего дерева! Однако в этом месте, объявленном заповедником, рубить следовало лишь зловредные элементы – каким образом начальство узнало, что растения действительно тут понимают все твои намеренья, остаётся загадкой бюрократной системы приёма психиатра.
Наша поляночка, увы, права голоса не имела, да не пустовала – аномальный пенёк был стульчиком. К тому же, не сразу вспоминалось о законсервированности поросшей живыми растениями земли.
Не серый или пепельный, но белесый цвет развевающихся вопреки любой физике волос в руку длиной. Большие, обрамлённые пушистым туманом ресниц глаза, почти пустые в бесплотной серости своей. Невыразительная шерсть тонкой сухой одежды отдавала нотой обезличенной чистоты, или стерильности. Недоставало дымчатых крыльев для того, чтобы назвать ребёнка шести-семи лет маленькой феей-эльфом.
Чёткая тяжёлая рука плавно легла ей на плечо.
- Ты заблудилась? – Голос рокотал, перекатываясь ровным грохотом громовой тишины. – Как тебя зовут? – Глубокая, как загадочные омуты, нежность к потерявшейся девочке.
Она, задумавшись, надула губки.
У ребёнка не было имени в том понимании, что мы вкладываем в это слово. Сад шептал вокруг, взывая к ней, ибо нашёл, как назвать её, да девочка никак не могла понять…
Илзе, Илзе – шуршало кругом.
- Илзе, - неуверенно ответила она, робко доверяя странному и непохожему на общество страннику. – А вы кто?
- Я был Иваном и Володей, Егором и Антоном, Толей, Васей, Колей, Жорой, Никой… Витей, Сашей, Женей – все мои имена. Зови меня как хочешь.
Девочка кивнула и осторожно, словно впервые, поднялась на ноги. Крепко вцепившись в руку человека.
- Надо вывести тебя отсюда, - рассуждал вслух мужчина. – Санаторскую сторону хорошо охраняют, а вот уходящую в горные леса…
Ребёнка буквально потащили вперёд, не разбирая дороги. Мокрые широкие листья хлестали по рукам не хуже хлёстких длинных ветвей. Сад почему-то затих – ни единого живого звука не раздавалось в округе.
- Дождя нет. – Многоимённый снял свою шляпу и потряс ей, чтобы капли не впитывались в ткань. – Ладно, пойдём там.Пожалуй, невинно курящийся тонки дымок над раскинутым в огромном пространстве диким, необузданным Садом сильно озадачил любого наблюдателя из военных, обзирающего замкнутую территорию с помощью сильных биноклей на одиноких вышках. Сильнее всего он бы желал пожара, да дымок укрылся под зеленью.
- Ешь давай, - безымянный терпеливо держал самодельный шампур с нанизанными кусочками колбасы и ломтями хлеба. Костёр, послужив для мирной готовки с разогревом, чадил, ибо на него плеснули водой достаточно щедро. Пахло сочным и жареным завтраком из подручных продуктов. Было тихо, серо и облачно.
Илзе буквально захлёбывалась первой в жизни едой, пропитанной бесподобным запахом живого огня, запоминала дивный вкус пищи. Бледные щёки окрасились румянцем, глаза сияли, как самые яркие видимые звёзды. Пусть ароматный сок тёк по рукам, капая на юбку, пусть местами мясо не очень готово, пусть ноги в хлюпкой грязи, пусть всё вокруг мокро, - но у Илзе была радость жизни, ей было всё равно на мир.Сад постепенно стал редеть. Местность стала холмистой, с тонким флёром тумана.
- Вон там, - размашистый взмах рукой, - перевал к тому, что осталось от Сочи.
Девочка крепко сжала руку товарища - больно скользок был путь вниз.
- Там, конечно, жёстко, но засветло спокойно проходится.
- А кто? Там же не живут. - Илзе хмурилась. Ей было холодно.
- Людей там нет. Но это ещё ничего не значит. Я знаю много сталкеров, которые ночевать, коли ночь достаёт, предпочитают в парках или на вокзале. Море убивает, а жилые дома растерзывают. Придётся сделать крюк...
- Ну можно, можно заночевать в доме?
Думаю, мало кто смог бы устоять перед милым и скромным ребёнком, молящем о подарке.
- Отлично, - буркнул мужчина, подхватывая найдёныша под мышку. - Стоит поспешить, а то скоро караул выставят.
Чавкающий шорох грунта, по которому съехали вниз. И чмоканье грязи под ногами.
- А расскажите что-нибудь, дядя... Иван.
- Всё что угодно? - просьбу решили уточнить.
- Угу.
- Далеко отсюда, на мирной Неве, стоит пятистолетний город. Когда-то давно он был столицей России, или Российской империи, как её тогда звали. Это был роскошный деловой город, похожий на холодного и высокомерного человека с чуткой душой и чистым сердцем...
- Разве теперь он мёртв?
- Нет, но сейчас это цитадель скорби. И...
- Почему?
- Что почему?
- Почему цитадель скорби?
- Ну... знаешь, что такое НКВД? Репрессии там, 30-е 20-го...
- Э...
- А концлагерь? Ссылка?
- Ну...
- Совсем не знаешь?
- В общем, да.
- Про блокаду Ленинграда ты тогда тоже не слышала, выходит.
- А вы мне расскажите.
- Ну, в Питере теперь инакомыслящие содержатся. Там же вся власть, жестокий контроль, этсетра.
- Это как?
- Эм... в твоём доме установлены следящие устройства, повсюду полиция, видеокамеры на каждом углу...
- По-моему,то как-то по-другому зовётся.- Илзе зажмурилась, пытаясь понять усиленный шёпот Сада. - То... таль... тотальный?
Пока они разговаривали, дорога стала поровнее и пошла в гору. Место относительно открытое, а потому опасное. Его даже звали Проходом, ибо охраняли тут как госграницу.
Правда, "сомнительные личности" сталкерской профессии великолепно знали, что с 9:00 до 16:40 или даже до 19:00 пройти можно было запросто.
Всё зависело от погоды. Чем лучше светит солнце, тем раньше заступает караул. Типичная логика.
- Цель?
- Движущаяся. Очередной сталкер.
- Странный какой-то. Без оружия, сумки, брони...
Скучающие военные, общим количеством четыре штуки, рассматривали втроём в свою новейшую оптику карабкающихся вверх двух маленьких букашек.
- Расстояние? - Четвёртый принки к снайперке.
- Расстояние - 1200. Ветер отсутствует.
- Великолепно, - прошептал военный, нажимая на курок.- ...а потом нужно пробовать и...
Странный человек качнулся и медленно начал падать: немо, плавно, страшно. Девочка застыла, испуганно отшатнувшись. Подошла, осторожно потрясла лежащего человек, к которому успела привязаться.
- Дядя Ваня... - Никакого ответа.
Невидящий взгляд уткнулся в ближайшую вышку.
Сад потянулся своими тяжёлыми пальцами-лианами и сильными руками-ветками к вышке, расшатывая её, разрушая ненавистное строение противных людишек, обидевших маленькую печальную девочку. Хищные деревья и звери разрывали людей, утробно урча. Сад Санатория бушевал в адском гневе, снося сеть пагубых следов жалких двуногих. Забегая вперёд, скажу лишь о том, что никто из бывших тогда в дежурстве не выжил.
Илзе взвалила на себя тело товарища.
- Пойдём дальше.
И так, волоча с трепетной аккуратностью друга, она спокойно продолжила путь в Сочи.
Отредактировано Ауэллийон Мормрэ (27-08-2012 10:58:20)